В 1988 году, по инициативе музея была организована экспедиция «Память». Это был первый год моей работы в должности директора окружного музея, а мои дети всегда в курсе, чем я интересуюсь. Старший сын Сева прошёл с друзьями по дороге от мыса Корчаги, откуда паровозы перевозились на другую сторону Оби летом на пароме, а зимой по специально оборудованной ледовой дороге, и до Лысой горы. А младший сын Женя вообще предложил: «Вот было бы здорово пройти по всей этой железной дороге!» Я подумала: «А почему бы и нет, это же можно организовать!» И колесо завертелось. К моему величайшему сожалению, по состоянию здоровья я не смогла пойти с ребятами в экспедицию.
Итак, в путь отправилась группа, состоящая из двух сотрудников газеты «Красный Север» – специального корреспондента Александра Херсонского и фотокорреспондента Михаила Ясинского, научного сотрудника окружного краеведческого музея Александра Ефименко, заведующего отделом рабочей молодёжи Салехардского горкома ВЛКСМ Михаила Андреева и начальника Салехардского контрольно-спасательного отряда Яна Трейела. (См. в главе «Экспедиции в прошлое» статьи А. Херсонского под общим названием «Факел памяти»).
Планировалось пройти пешком от Надыма до Салехарда, нанести на карту схему лагерей, собрать экспонаты. По независящим от них причинам экспедиция прошла только от Надыма до Ярудея, но собранных материалов хватило, чтобы на следующий год открыть в окружном музее первую выставку, посвящённую этой теме. Также там были помещены экспонаты, хранившиеся в фондах музея: негативы и письма штатного фотографа стройки Федора Ивановича Почкина, оригинальная карта железнодорожной линия Чум-Салехард-Игарка, подаренная главным инженером, а позднее начальником ликвидкома строительства 501-й стройки Александром Дмитриевичем Жигиным, кое-какие книги.
Эта выставка просуществовала до 1995 года. За это время на ней побывали тысячи людей. Большинство из них благодарило нас за проделанную работу, предлагало помощь в дальнейших поисках. Но бывало и по-другому: «Это что такое! Неправда все это! Был Сталин и был порядок в стране. А теперь что? Есть нечего (В те годы и в самом деле полки магазинов были почти пусты. Прим. автора), преступность растёт. Вот как раз сталинской руки и не хватает! Ничего здесь страшного не было – обычные уголовники сидели, а вы их сейчас прославляете». В общем, криков возмущения в наш адрес было немало. Даже начинали убеждать нас в том, что и паровоз-то тут не ходил, а фотографии того времени просто подделаны. Никакие доводы и факты не действовали. Кстати, мы и не собирались оспаривать тот факт, что кроме политических здесь сидели воры и убийцы, предатели и полицаи.
За прошедшее время было много встреч с бывшими строителями стройки, как заключёнными, так и вольнонаемными, записаны их воспоминания. Сотрудники музея работали в архивах, (к сожалению, не во все архивы ещё открыт доступ), совершали экспедиции по лагерям, собрали много документального материала, фонды пополнились новыми экспонатами.
– — —
С любым событием, прежде всего, связаны люди. Начнём, пожалуй, с личности первого руководителя 501-й стройки Василия Арсентьевича Барабанова, которого заключенные называли «дядя Вася». Лазарь Шерешевский (См. его очерк «Перевальное время» в главе «Очерки, зарисовки, воспоминания») вспоминает о нём: «Это был незаурядный человек, успевший пройти старую чекистскую школу и в глубине души понимавший, как много среди его подчиненных безвинно страдающих людей. Исполняя все требования своей службы, он всё же сумел сохранить человеческий облик, заботился о культуре (это по его инициативе был создан театр. Прим автора), о медицинском обслуживании заключённых, старался, насколько это было в его власти, облегчить участь попавших в беду людей».
А вот как вспоминал о В. А. Барабанове бывший политический заключённый строек №501—503, известный артист Леонид Леонидович Оболенский: «Какой человек! Совершенно фантастический по тем временам. Инженер по образованию, строитель. Не было на Урале ни одного каторжника, который плохо бы его помянул. До него был начальник строительства, который говорил: «Мне не нужно, чтобы вы работали, мне нужно, чтобы вы мучились!» А Барабанов делал дело: строил дороги. Был потом такой роман Ажаева – «Далеко от Москвы». Это о Барабанове. Барабановская стройка была отлажена как часы: никаких гибелей. Помню: Заполярье, северное сияние и – Барабанов с паровозика: «Друзья мои! Все мы здесь вольно или невольно – строим подъездные пути к коммунизму! Вперёд, друзья мои! Мы кричали «Ур-р-ра!» А что ещё нам оставалось делать? И шли думая: дай тебе бог здоровья, Василий Арсентьевич…». (Херсонский А. Факел памяти. Смех сквозь слёзы // Красный Север, 1988, 26 ноября, с. 10. См. о В. А. Барабанове и Л. Л. Оболенском в главе «Очерки, воспоминания, зарисовки»).
– — —
Новая «великая сталинская» набрала полную мощь к лету 1949 года. 11 августа появляется примечательный директивный документ: «На основании решения правительства строительство 501-й финансируется без проектов, смет и проектного задания, с оплатой выполненных работ по фактической стоимости».
Чтобы стимулировать работу заключённых, на стройке была введена система «зачётов»: выполнил норму более чем на 125 процентов – один день засчитывается за два, а если дал полтора задания – за три. Благодаря этому многим удалось освободиться раньше срока. Варьировался в зависимости от процента выработки нормы и хлебный паёк. Такие стимулы отчасти действительно подняли производительность труда, но одновременно с этим появились приписки.
Вот фрагмент из воспоминаний одного из строителей бывшего офицера-фронтовика Б. А. Французова:
«Поставили нашу бригаду на карьер грузить лопатами гравий в грузовики. Работа и так тяжелая, где уж тут норму перевыполнить? Так мы, бывало, стоим у машин, лопатами машем, по борту стучим, якобы грузим. Потом водителю: „Езжай!“ Ему-то что, он и полупустой поедет, какая разница. А „точковщик“ – учётчик заключённый, отмечающий количество ездок машин, уже ставит у себя в тетради ещё одну точку: грузовик загрузили и отправили…»
Другой ветеран строительства, работавший на отсыпке полотна, рассказывал, что заключенные сваливали в тело насыпи стволы деревьев, ветки, и засыпали все это грунтом. Это давало бригаде большой объем произведённых за смену земляных работ. Конечно, через некоторое время такая насыпь проседала, но это относили за счет вечной мерзлоты. Приходила другая бригада зеков и вновь принималась за работу.
Нельзя сказать, чтобы массовые случаи «туфты» никем не были замечены. Одним из тех, кто неоднократно бил тревогу по этому поводу – управляющий Ямало-Ненецким отделением Промбанка СССР Н. И. Питиримов. Через его руки проходило множество справок и финансовых документов, характеризующих ведение строительства на территории национального округа. Вот что он написал в свих докладных:
«Большое количество фактов, имеющихся в распоряжении отделения Промбанка, свидетельствует, что строительство… допускает бесхозяйственность в расходовании государственных средств и материально-людских ресурсов… Хранение строительных материалов должным образом не организовано… Стоимость поломанных и утраченных деталей списывается на стоимость строительства… Допускается большой перерасход рабочей силы… Трудоёмкие земляные работы выполняются исключительно ручным способом при полном отсутствии совковых лопат…
На многих участках отсутствуют самые примитивные подъемные механизмы. Те, что имеются, простаивают 56% рабочего времени. Имеют место большие хищения продовольствия и вещевого довольствия…»
Питиримов приводил цифры. Например, в 1949 году непроизводительные затраты в результате приписок и бесхозяйственности только на 501-й стройке составили около 90 миллионов рублей.
Существовала сила, способная, казалось бы, навести строгий рабочий порядок. Военные – офицеры, сержанты, рядовые охранники – очень часто становились свидетелями «туфты», халтуры, приписок. Но… оставались в стороне: «Наше дело охранять, а не за качеством следить!» Ведь военный контингент состоял фактически на довольствии у зеков. Часть заработанных ими средств перечислялось управлением ИТЛ Обского и Енисейского строительства на содержание солдат и офицеров охраны. Так что чем больше нарядов оформляли бригадиры рабочих колонн, тем выше были пайки у рядовых конвоиров и премиальные у офицерского состава. Кстати, расходы на содержание охраны на «мёртвой дороге» были особенно значительными. Вместо «узаконенных» восьми охранников на каждую сотню заключенных в Северном управлении ГУЛЖДС ввели удвоенный штат.
